Когда в VII в н.э. на земли Ирана вторглись арабы, зороастрийской религии был нанесен огромный урон. Именно в иранской религии, в зороастризме, молодые последователи Магомета видели главного врага. Погибали жрецы, носители священного знания, были уничтожены рукописи «Авесты». Лишь немногие из иранцев остались до конца верны своей вере и не сняли пояс кушти. Большая часть коренного населения страны была обращена в ислам и часть из них, к сожалению, забыла религию предков. Многие же, формально став мусульманами, в душе остались зороастрийцами. Из века в век народные сказители — декхане пели людям былины о богатырях и царях седой старины, и в них оживали авестийские легенды. В конце Х века эти легенды бережно собрал, поэтически переработал и записал великий поэт, которого равно считают своим и персы, и афганцы, и таджики, — Абулькасем Фирдоуси.

Сама его жизнь легендарна и мифологична, никто не знает ни точной даты его рождения, ни даты смерти. Даже личное имя его осталось неизвестно (Абулькасем — имя по сыну, буквально означает «Отец Касема»). Неизвестно и то, является ли Фирдоуси фамильным именем поэта, или это то, что сейчас принято называть псевдонимом. Есть мнение, что само слово Фирдоуси — арабизированное искажение авестийского Пайридайза (Парадиз), т.е. зороастрийский «рай». Известно, что родом поэт был из-под города Тус, а по происхождению — декхан, т.е. мелкопоместный дворянин-землевладелец, как сказали бы мы сейчас — из сословия кшатриев. Не одно десятилетие было затрачено на написание поэмы, и далеко не всегда жизнь поэта в это время была безоблачной. Умер Фирдоуси глубоким стариком, когда ему было уже за 80.

Фирдоуси не был ни первым, ни единственным, кто брался за подобный труд. В самой «Авесте» сюжеты, описанные позднее Фирдоуси, настолько фрагментарны, что иногда упоминается только имя персонажа легенды, а не сама легенда. Известно однако, что один из насков «Авесты» (наск — глава, часть или книга «Авесты», всего их было 21) был целиком посвящен легендарным царям и героям от Гайамарта (первочеловека, в «Шахнаме» — Кеюмарс) до будущих Саошиантов (Спасителей), но от него не сохранилось даже фрагментов. С сасанидских времен остались немногочисленные работы, в которых встречаются легендарные сюжеты, такие как «Ривайяты» или «Миног-и-Кхрад», а также некоторые чисто исторические описания, такие как «Карнамак» («Книга деяний Ардашира Папакана»), которые ко времени Фирдоуси тоже уже стали легендой. Некоторые из этих книг дошли уже в арабской обработке, в основном об отдельных героях, царях или религиозных деятелях. Очевидно, первый свод иранских легенд и исторических хроник был произведен при последнем Сасаниде — Йездигерде, и назывался он «Хвагай-Намак» («Книга Владык», на новоперсидском — «Ходай-наме»). В IX-X вв. было издано, по крайней мере, четыре книги разных авторов с названием «Шахнаме», и в прозе, и в стихах, что говорит о горячем интересе иранцев того времени к своей истории. Важнейшую роль в появлении этих книг сыграл тогдашний правитель Туса Абу-Мансур, явно благоволивший зороастрийскому прошлому, но погибший еще до создания «Шахнаме» Фирдоуси. Одной из причин того, что ни одна из этих книг не сохранилась, считают несомненное поэтическое превосходство поэмы Фирдоуси, что сделало бессмысленным переписывание остальных книг. И, наконец, непосредственным предшественником Фирдоуси был талантливый поэт-зороастриец Дакики, убитый (по одной из версий) фанатиком-мусульманином в самом начале работы над «Книгой Царей». Фирдоуси фактически продолжил его труд, а в главе, посвященной приходу Заратуштры, он даже вставил отрывок из незаконченной поэмы Дакики.

Сам Фирдоуси был мусульманином, точнее шиитом, а, следовательно, не мусульманином-ортодоксом, но содержание и настроение всей поэмы — чисто зороастрийское, если не считать обязательных для того времени посвящений Аллаху, пророку Мухаммеду и местному султану И для всех зороастрийцев поэма «Шахнаме» всегда останется неотъемлемой частью зороастрийского наследия.

Михаил Чистяков, «Митра», №3, 1999 г.

Из «Шахнаме».

О сотворении Человека
В цепи человек стал последним звеном,

И лучшее все воплощается в нем.

Как тополь, вознесся он гордой главой.

Умом одаренный и речью благой.

Вместилище духа и разума он.

И мир бессловесных ему подчинен.

Ты разумом вникни поглубже, пойми,

Что значит для нас называться людьми.

Ужель человек столь ничтожен и мал,

Что высших ты в нем не приметил начал?

Земное с небесным в тебе сплетено,

Два мира связать не тебе ли дано?

Последний по счету, зато по судьбе.

Ты — первый в твореньи, знай цену себе.

Слыхал я про это другие слова.

Но кто разгадает пути божества!

О том поразмысли, что ждет впереди,

Цель выбрав благую, к ней прямо иди.

Себя приучи не страшиться труда.

Труд с разумом, с честью в согласьи всегда.

Чтоб зло не расставило сети тебе,

Чтоб мог ты противиться горькой судьбе,

И горя не знал в этом мире и в том,

И чистым предстал перед высшим судом,

Подумай о своде небесном, что нам.

Недуг посылает и дарит бальзам.

Не старится он от теченья времен,

Трудами, печалями не изможден.

Не зная покоя, свершая свой бег.

И тленью, как мы, не подвержен вовек.

Награду нам шлет, судит наши дела;

Не скроешь от неба ни блага ни зла.

О сотворении Солнца
Сверкающий яхонт царит в небесах,

Не воздух, не дым, не вода и не прах.

Там светочи яркие вечно блестят, —.

Как будто в Новруз разукрасили сад.

Там гордо плывет животворный алмаз,

Сиянием дня озаряющий нас.

С востока, в час утра как щит золотой,

Он в небе всплывает, слепя красотой.

Тогда озаряется блеском земля.

Мир темный светлеет, сердца веселя.

Но к западу солнце склонилось, и вот.

Ночь, полная мрака, с востока плывет.

Вовек им не встретиться в беге времен –.

Таков непреложный, извечный закон.

О ты, что, как солнце, блестишь в вышине!

Скажи, отчего не сияешь ты мне?

О сотворении Месяца
Дан ясный светильник полуночной мгле.

Не сбейся с пути, не погрязни во зле!

Две ночи не зрим он в просторе небес,

Как будто, устав от круженья, исчез.

Затем появляется желт, изможден.

Как тот, кто страдать от любви осужден.

Но только его увидали с земли.

Он снова скрывается в темной дали.

Назавтра поярче он светит с высот.

И дольше на землю сияние льет.

К концу двух недель станет диском тот серп,

Чтоб вновь неуклонно идти на ущерб.

Он с каждою ночью все тоньше на вид,

К лучистому солнцу все ближе скользит.

Всевышним владыкой он так сотворен.

Вовеки веков не изменится он.

(Перевод с фарси.

Ц Б Бану и А Лахути).